Кастрация мужчин рассказы
Когда мальчику было 16 лет, его отец стал жертвой государственного переворота. Я, сжав свою волю, переплавила силы, предназначенные для положенной истерики, в силу удара ножа. Заголовок: Эластрация.
Соотношение было бы нарушено. Совместное исследование этого имеющего колоссальную важность для истории человечества вопроса сексологами и социологами может прояснить эту проблему.
Кажущаяся гривуазность которой не должна затемнять ее важности для понимания эволюции человеческой цивилизации. В любом случае размножение, в котором в каждом племени участвовало всего несколько мужчин, приводило к тому, что все дети — и девочки, и мальчики — были бы сводными братьями.
И, продолжаясь века, эта практика неизбежно приводила к генетическому вырождению. Ситуация должна была быть изменена. Женщины должны были получить возможность сексуальной связи со всеми мужчинами. Что и произошло. Для объяснения «феномена » предположение, что восемь тысячелетий тому назад вожди племен должны были не позволять женщинам вступать в половые связи с кем-либо, за исключением их самих, представляется необходимым.
Установив строгий порядок контроля за половым поведением женщин, напоминающий гаремы ислама и древнего доисламского мира. Каждую нарушившую табу, запрещающее отдаваться кому-либо, кроме вождя-«мужа» а такие «преступницы» наверняка были , предавали смерти. Так же должны были предаваться смерти или же оскопляться нарушившие табу на сексуальные связи с женщинами юноши и мужчины отголосок обычая, который увековечен, в частности, в опере Верди «Аида». А с ними и появившиеся от таких «запрещенных» связей дети — если успевали появиться на свет — также уничтожались.
В противном случае соотношение было бы невозможно. С веками инбридные связи становились смертельно опасны для здоровья протообщины. Действительно: и мужчины, и женщины одного поколения оказывались сводными братьями и сводными сестрами.
Генетическое вырождение популяции а стало быть, всего человечества, которое в то время было немногочисленно и проживало в ограниченных областях Африки, а также на Ближнем Востоке , сопровождавшееся тяжелыми наследственными болезнями, при таком социальном строе не могло не происходить.
Не помогли бы даже массовые похищения и изнасилования женщин другого племени, которые, казалось бы, давали возможность всем самцам, подобно современным солдатам, а также воинам-победителям древности, становиться отцами. Но в этом случае соотношение 1 дающий потомство самец на 17 самок, возможно, исчезло бы.
Чего, повторяю, восемь тысячелетий назад не произошло. Похищения типа похищения сабинянок, после которого к размножению допускались все похитившие женщин мужчины, а затем женщины оставались с похитившими их мужчинами в качестве трофеев и жен, могло наступить на более поздних этапах развития человечества. И стало явлением, способствующим оздоровлению человека как вида. Каковым несомненно и являлось. Как это ни парадоксально звучит. Другой возможностью избавления от браков между близкими родственниками и разнообразия генома, позволявшему не только вождям племен, но всем мужчинам оставить потомство, могло быть ритуальное сношение с женщинами, подобное происходившему в Вавилонском храме Мелитты аналогичные обычаи имели место и в Древнем царстве Египта первых династий, древней Армении и многих других культурах.
ВСЕ женщины, и бедные, и знатные возможно даже царицы? Причем, как правило, иностранцу. Это разнообразило геном еще более, чем внутри племени или города. Тем самым спасая человечество от вырождения.
Таким образом, ритуальное обязательное для каждой женщины совокупление в храме несправедливо именуемое храмовой проституцией было обычаем прогрессивным и революционным. Причем, если задуматься, даже более революционным, чем французская и большевистская революции!
Появление моногамного брака — в древней Индии и Египте, позднее в Китае, Иудее, Греции, Риме — явилось мощным механизмом оздоровления человеческого генома. Однако для этого должна была произойти социальная революция: разрешение сексуально общаться с женщинами не только вождям племени, но и всем мужчинам. У многих млекопитающих, от горилл до ластоногих, альфа-самец самый сильный физически и сексуально имеет гарем. С возникновением протоцивилизации ситуация изменилась. Всех, или почти всех, женщин в стае племени «имел» бета-самец: не самый сильный, а самый влиятельный, умный, хитрый.
При этом он контролировал сексуальную жизнь подвластных ему самок значительно жестче, чем альфа-самцы до возникновения цивилизации. Социальная технология, в последующие тысячелетия доведенная до совершенства в гаремах. Высказанная в данной заметке модель взаимоотношения полов на протяжении тысячелетий, хотя и описана в форме, которая интересна массовому читателю, если она верна, кардинально меняет представление об эволюции человеческой цивилизации.
И может представлять не только научно-познавательный, но наряду с этим также и научный интерес. Учитывая элластичность тканей мошонки, можно просто стянуть края раны и наложить пластырь. Но лучше шить шелком. Заголовок: Самооперирование чре.. Самооперирование чревато тремором рук что от пограничности ситуации, что от вариантов обезболиваия и лишними затратами времени.
Плюс пластика мошонки, если есть запросы по эстетике, не столь уж простая вещь по сравнению с орхиэктомией. Заголовок: Самому реально отрез.. Самому реально отрезать часть ствола или ствол целиком. Если что-то больше - лучше самому даже не пробовать. Заголовок: dma пишет: Самому р.. Яички отрезать проще! Общался с парнем, который сам себе смог удалить и зашить. Заголовок: Ну тут спорить не бу..
Ну тут спорить не буду, скажу только, что со стволом у меня получилось элементарно. За яйца я даже не стал браться. Предубеждение, возможно. Alex B. Заголовок: Энди пишет: Яички о.. Энди пишет: цитата: Яички отрезать проще! А ты точно уверен? Он показывал? Может фантазирует человек? Заголовок: Отрезать яйца не так.. Отрезать яйца не так уж и сложно. Особенно при нынешнем выборе лекарств для местной нестезии, можно самому и отрезать и зашить.
Случаи самокастрации не такая уж и редкость. Привет,сам хочу кастрироватся и убрать мошёнку.
Ищу врача во Львове. Хочу пообщатся с теми кто уже сделал такую операцию. Заголовок: Мой майл Michaill s.. Заголовок: вроде пародии на пер.. Заголовок: советы. Ваши советы меня несколько утомляют, хотя спасибо за них. Особенно "30 минут в автоклаве под давлением".
А где я возьму автоклав? О своих сомнениях и ваших предложениях рассказала подруге, она на это предложили воспользоваться специальным устройством для купирования хвостов собакам. Забыла как называется, но выглядит весьма мирно. Знакомая пообещала принести с работы на один вечер. Я рассказала обо всем мужу, заметив его обеспокоенность, что будет больно и боль будет продолжаться, пока яички не отомрут, наверно, несколько часов, я сказала, что он все преувеличивает.
И для практики и для его спокойствия можем сначала попробовать на соседском коте. Так и решили.
Заголовок: Как-то брил мошонку.. Как-то брил мошонку опасным лезвием , очень сильно возбудило ощущение беззащитности моих яичек. Одно движение,считай, и все! Сейчас постоянно так делаю. Потом стал ходить без белья. Та же самая беззащитность , все свободно болтается и обдувается. Только вот зимой можно пострадать , но ,учитывая направленность форума , советую провернуть зимой. Заголовок: представляю. Не понимаю но воображаю, что Петр Равнов, с которым меня почему-то сравнивают, и есть тот мечтатель, который представляет, как его будут кастрировать в сельской бане две красивые женщины.
Я же уже неоднократно писала, что меня волнует семейная проблема, в частности, возникающая из-за затухания полового влечения у одного из партнеров. Заголовок: Светлана Георгиевна.. Светлана Георгиевна пишет: цитата: И для практики и для его спокойствия можем сначала попробовать на соседском коте.
А не правильнее себе на палец надеть на пару часов? Вы его кастрируете и появится половое влечение? Вопрос - появится влечение у кого и к кому? Ну, а теперь в тему. Возраст у меня 60 лет. Все это время промучился, чувствуя себя не в своей шкуре. Появятся моралисты, которые скажут, мол чего терпел и мучился, надо было найти мужика хорошего и все ОК. Да, так можно сделать в глубокой деревне, работая трактористом, но когда все зависит от окружающих самое главное - работа и карьерный рост , тут в совковые времена непобунтуешь.
Возраст 60, а гормоны пока играют, как у молодого, так вот и решил прекратить это "6лядство". Пока сижу на Андрокуре - наблюдаю, а что такое этот посткастрационный синдром, и как он скажется на мне.
Пока все очень положительно, вместо депрессии эйфория : Но думаю, так и должно быть. Дальше уже рождаются дети и сами проходят много путей-дорог, влюбляются и бьются, и снова их история завершается той же точкой, за которой следует новая книга… Здесь же сама частица плоти, означающая точку и завершение, безжизненно лежит в моей руке, означая переход всей почти и не начавшейся истории во что-то другое, страшное, о чем не говорила ни одна из сказок.
Или не так?! Чтобы зря не думать, я отбрасываю отсеченный кусок тела в сторону. Скорей бы закончить — и к стороне, успокаиваться! Но надо еще зашивать… Шью, сосредоточившись на процессе, и стараясь на время забыть, что и зачем я шью.
Но в этом я мастерица, с пяти лет картины на пяльцах вышивала. Эх, знали бы мои ручки тогда, когда творили удивительные узоры, что шить придется им в своей жизни! Ну и что бы с ними было? Отсохли бы?! Думаю, что нет… Сшиваю кожу с мочеиспускательным каналом. Да, остался пенечек сантиметра три, по крайней мере будет заметно, что тут когда-то что-то было.
Вставляю катетер может, его сначала надо было вставить, хотя теперь уже неважно. С первого раза, а удачно. Вроде все, только кровь вытереть, перевязать и можно одеваться, скрывать скорее части женской плоти, которые для него все одно оказались чуждыми и ненужными.
Помоюсь потом, когда эта жуть кончится, и тут будет пусто. Домой, конечно, в таком виде идти нельзя — даже на волосах кровь… Но он что-то кричит, чего-то хочет! На нашем языке он кричит или нет? Вроде, не на нашем! Он, наверное, не русский, хотя какое это имеет значение?
Может те, у кого все отрезано — это уже другая, отдельная нация?! Поняла, вернее — вспомнила! Он же хотел, чтоб я все сварила и что-то съела… Бросаю его отрезанные части в кипящую кастрюлю, которая тут же делается красной от крови.
Пытаюсь ждать, хотя меня беспощадно мутит. Наконец, вроде сварилось, и я не глядя подцепляю что-то вилкой, но тут меня начинает свирепо рвать, и я падаю на пол, залитый кровью и жижей из моего желудка. Когда прихожу в себя, «пациента» уже нет, вместо него стоит муж.
Его брат тут же, орудует тряпкой и шваброй, уничтожая остатки моей деятельности. Он — самый доверенный его человек, похоже, он доверился ему и сейчас. Но все-таки не сразу. Видать, на этот раз они оба и наблюдали… — Ирочка, молодчина! Что в рот ничего не взяла — тут я тебе ничего не скажу. Не могу же я, в самом деле, упрекать свою жену только подумать!
Каннибалкой, — осторожно подсказал его брат, и тут же притих, убоявшись сказанного. Муж на это ничего не ответил. Неделю я не выходила из дому. Даже с дочкой я обращалась молча, боясь ей что-нибудь сказать, что она, быть может, запомнить своим крохотным, но цепким умишкой. Муж бледной тенью бродил по квартире, и шарахался от меня. Я шарахалась от него, и мы оба всеми силами стремились так поделить нашу квартиру, чтоб не соприкасаться.
Но никак не получалось, а при столкновении телами мы бросались в разные стороны, будто при встрече с чумой. Через неделю я встречалась с подругами. Эту встречу подготовил муж, должно быть, чтоб сделать мне чуть легче. Наготовил еды не знаю уж сам, или в каком ресторане заказал , накрыл стол.
Вот расселись мы за столом, муж исчез, чтоб не мешать женским разговорам. Причем таких, которые только для французов делают, за границу их не продают!
Я молча смотрела на них, понимая, что и духи и колбасы ушли в другой, больше не интересующий меня мир. А я теперь выдавлена в иное бытие, в котором кроме меня мало кто есть. По крайней мере, из тех, кто сейчас сидит со мной за столом — однозначно, никто.
От ребенка устала? Да, в таком возрасте с детьми сложно… — заметила мое состояние Света. Я кивнула головой. А подруги уже перешли на другую тему. А чечены, говорят, такие дикари! Есть там племена, что более-менее нормальные, а есть такие, которые всех, кто к ним в плен попадает — кастрируют! Я выронила тарелку и она со звоном разбилась. После со страхом оглянулась, уж не выдала ли чем-нибудь себя?!
Но подруги, конечно, поняли это по-другому. Был бы сын — было бы хуже! Разговор опять перешел на парфюмерно-колбасную тему. Только однажды Валечка упомянула, что ей надо кастрировать своего котика, и обратилась с этим вопросом ко мне. Как к ветеринару. Вторую тарелку я не разбила, удержалась, а Валюша тактично поняла, что мне сейчас не до чужих котов, на том вопрос и закрылся. Беседа вскоре заглохла, и встреча закончилась сама собой. Подруги ушли попросив не провожать, им и так идти близко. Вечером ко мне заявился муж.
По его лицу текли слезы, и чувствовалось, что он сам себя укоряет и вместе с тем он что-то решает. С каким бы удовольствием он, наверное, пошел бы теперь в простые рабочие.
И обратил нашу семью в самую простецкую из всех семей. Ведь хозяина мира из него все равно не вышло, нашлись хозяева и ловчее него, не помогла даже моя страшная помощь! Но сделанного ведь не воротишь! Не отсечешь от жизни кусок, чтобы сшить ее с куском предыдущим. Этого даже я после всех уговоров сотворить не смогу, хотя режу и шью, как оказывается, я замечательно. Тем более что та ее часть, которую он жаждет удалить, быть может, и есть самая важная часть жизни.
Мой взгляд выталкивал законного супруга, но тот вопреки ему, остановился на пороге: — Ирочка, твои «пациенты» тебе очень, очень благодарны!
Они пишут, что очень тебя любят, и будут любить до самой смерти! Они хотят с тобой встретиться, увидеть тебя еще раз, и даже видеть тебя постоянно!
Особенно тот, которому ты все отрезала, он такое письмо написал, что я даже ревновать стал… Хотя мне ли и к нему тебя ревновать?! Он это тоже понимает, потому и написал… Я поежилась и отвернулась. Не будет! Я уйду из твоей жизни навсегда! Только выполни одну просьбу… Теперь для тебя это просто… — Какую еще просьбу?
Я хочу, чтобы моя любовь навсегда осталась с тобой, чтоб она больше ни к кому не попала, чтобы я всегда чувствовал, что ты — рядом!
Как бы далеко от тебя не отбросила бы меня жизнь! Его теплые шарики упали мне на ладонь. Я вспомнила, как один наш профессор рассказывал, что древние анатомы полагали, будто в них находится воля, которая толкает людей на суровые и даже страшные поступки.
Если это так, то воля, породившая из меня две сущности, мою доченьку и деву-оскопительницу, теперь в лишенном жизни виде скатилась в мою руку. Более она никого не породит, ее не будет на этом свете, и от всего, что создала она, останемся только лишь я да дочка… Во время операции муж не вздыхал и не смеялся, он только лишь кряхтел, как будто сбрасывал с себя что-то.
Словно его семенники были тем тяжким грузом, избавившись от которого он мог сделать кого-то, а то и весь мир немножечко лучше. Впрочем, мне было уже все равно. На следующий день добровольно оскопленный муженек, как и следовало ожидать, исчез.
Без записок, без признаний, без стрелки, указывающей направление его пути. Единственное что он оставил — это квадратик банковской карточки для дочки. Ее я сохранила, и потом на нее стали приходить весьма внушительные суммы денег — для ребенка.
Их я и тратила исключительно на дочку, не позволяя себе купить на них даже тюбик губной помады. Источника этих денег я не знала, да никогда и не пыталась узнать. Деньги-то дочкины, если ей когда понадобится, пусть сама тогда и выясняет только ей никогда не понадобится… Прошло еще несколько однообразных дней.
Как я была рада, что имею дело только лишь с бессловесным дитем, и ни с кем более! И так еще год, а там все как-нибудь позабудется, хотя я не представляю, как я пройдусь по улицам. Понятно, ни у кого нет таких глаз, чтоб в душу заглянуть, а если у кого-то все же есть?! Боязно будет. Как бы мне прямо посреди улицы не задать стрекача, если кто-нибудь глазастый попадется?! Но если такой попадется, то что он со мной сделает?
Я, признаться, после всего сделанного, все равно не стала сильнее и ловчее, чем была прежде. Или сам убежит, только бы не видеть меня и скорее стереть из себя саму веру в мое существование?!
Что я о себе расскажу дочке, когда она вырастет? Что поведаю про ее отца, который все-таки где-то должен быть, хотя бы теоретически, хотя бы даже и в могиле?! Это же ужасно, когда от самого близкого на свете человека есть такие тайны! Вечно ходить с пудовым камнем на шее, и то, пожалуй, легче, чем носить в своем нутре невидимую гирю тайны! А как с подругами общаться? Все время им фальшивить, делать вид, что меня больше всего интересует мир тех слов и образов, в котором обитают они?!
Впрочем, чем они лучше меня? Их целые и невредимые мужья лишены всякого подобия воли, они полностью покорны женскому слову, они те люди, которых зовут подкаблучниками. Все равно что кастрированы без операции, одними лишь словами и жестами.
А мой-то бывший как раз волю-то имел только пришла она к тому, что прикончила самою себя… Может, им когда-нибудь и стоит открыться… Но не сейчас!
Но самое страшное, если меня кто-нибудь полюбит. Полюбит как раз сердцем, с готовностью совершать за меня все написанные и ненаписанные в сказках да легендах подвиги, а то и обратить за меня свою плоть в черную землю. Неужели я для прозрачной реки его души оставлю-таки в своем нутре потайной черненький уголочек, в который не будет ходу даже солнечным лучам его пылающего сердца?
А если я ему скажу об этом, что тогда сделается с нашей любовью, и не проще ли самой себе сразу отрезать язык ведь резать я прекрасно умею?! Если полюбит — полюбит и немую! Может, так и в самом деле лучше, по крайней мере — для меня?! Через месяц я все-таки смогла серьезно выйти из дома, и на меня глянули золотые купола церкви, которые, оказывается, позолотили во время моих приключений, а я и не заметила. Отчего-то я сейчас подумала, что никогда не смогу исповедаться, даже не столько из нежелания в этом каяться, сколько из-за боязни за священника, которого моя исповедь, несомненно, напугает.
Такого, должно быть, он не слышал ни от кого из своих прихожан, хотя наверняка ему попадались и воры, и насильники, и душегубы. Все же он — тоже человек, хоть и святой отец… Я раздевалась в своей комнате и смотрела на себя в зеркало. Ленин — в те времена, когда был студентом в Казани, Гитлер — в свою бытность художником в Вене, а Наполеон, скажем, еще на Корсике? Были бы тогда Наполеоновские войны, революция, Мировая Война?
Или не было бы? Нет, никогда бы они не повстречали деву-оскопительницу, ведь они — иные люди, жившие в иные эпохи, а я — суть произведение этого места и этого времени…» Снимаю с себя одежду — блузочку, юбочку, колготочки, лифчик, трусики.
На меня из зеркала смотрит красивое женское тело. Настоящая женщина, у которой в груди бьется живое сердце и снаружи оно обтянуто красивой плотью.
Но плоть эта, а тем более — сердце живут не для других, они обращены к самим себе. И еще снаружи к ним присосалось четыре невидимые плотские любви, ощущение которых останется теперь, наверное, до самой смерти. Интересно, каково будет мне, когда я сделаюсь старой бабкой-оскопительницей, носить мне их на себе? Но это я так, просто размышляю, ведь до старости всегда далеко, пока она без просу не вламывается в дом, не вливается в тело.
Если сейчас, в эту эпоху появилась Дева-оскопительница, значит она именно сейчас и нужна, и она завершает большую-пребольшую эпоху Любви.
